Андрей Дементьев: «Я никогда не приспосабливался»
фото: Кирилл Искольдский
Правила прямой линии просты: читатели присылают вопросы на сайт, герой отвечает в режиме он-лайн. Впрочем, беседа с Андреем Дементьевым вышла за рамки традиционного формата — иначе с таким человеком и не могло быть.
Рожденный в рубашке
— Андрей Дмитриевич, первый вопрос от читателя Ивана: если верить автобиографии, в 14 лет вы совершили попытку самоубийства. Конечно, вы были тогда совсем юным, психически неустойчивым человеком. Да и время было темное, страшное. И все же что за причина, что толкнула на столь отчаянный шаг? Отец репрессирован и сидит в тюрьме? Голод? Страх?
— Все, вместе взятое: война, дикий голод, страх (были налеты, бомбежки, город горел) — и вот это все на меня навалилось. Мало того, что отец и дед сидели в лагерях, мама мучилась от непосильного труда, бабушка болела. Невозможно было нормально жить. Невозможно было существовать. Это не психическая неустойчивость. Это совокупность всех бед, которые придавили меня. Однажды я включил плитку, вставил патрон, маме написал записку: «Мама, прости», потому что я понимал, что совершаю поступок, который мог ее убить. Не знаю, судьба или Господь Бог спасли меня, но бабушка, которая ушла в магазин, вернулась — наверное, что-то забыла. Я услышал открывающуюся дверь и повернулся к ней в тот самый момент, когда произошел выстрел. Пуля прошла мимо. Я разорвал записку. И в ужасе подумал: как бы мои родные это пережили?! Это был момент человеческой слабости. Я потом никогда об этом никому не рассказывал. Ни мама, ни отец не знали об этом. Только позже в мемуарах вспомнил все. Я прожил большую жизнь и хочу сказать всем: всегда есть выход из любого положения, и этот выход не смерть, а жизнь. Нельзя до конца отчаиваться. После этого случая я стал оптимистом. Я верю в жизнь, которая научила меня многому: верить в людей, верить в будущее. Помните, что идти надо не затылком, а лицом вперед.
— В вашей жизни был и другой случай, когда вы чудом спаслись от смерти…
— И не один. Был случай во время войны. Мы шли с ребятами в школу. Чтобы попасть туда, надо было ехать на трамвае. Трамваи ходили из 3–4 вагонов. Когда мы подбежали к остановке, трамвай уже тронулся. Все успели, а я прыгнул в двигающийся трамвай. Меня кинуло под колеса. Но удержался, потому что занимался гимнастикой, руки были сильные. Какая-то женщина решила мне помочь и разжать руки. Но я понял, что, если разжать их, я погибну. Тогда я подтянулся, откинулся и бросился назад… Месяц после этого я не ездил на трамвае. И еще был случай, коли мы заговорили о судьбе. 1953 год. Берия выпустил всех уголовников из тюрем. Мне был 21 год. Я поехал за город, на поезде на встречу с девушкой. Пока ждал ее, гулял по платформе, подошел к лесу. Вдруг оттуда выходит парень крепкого сложения, с очень плохим лицом. Я насторожился. Он мне говорит: «Кореш, тут до Калинина далеко?» — «Нет, 12 километров, можно пешком». — «Я живу на площади Ленина». И черт меня дернул сказать ему правду: «На площади Ленина никто не живет, там только административные здания». И он тогда выхватил пистолет и говорит: «Я сразу понял, что ты мент. Следишь за нами?» Представьте мое положение. Не знаю почему, но я засмеялся, и это меня спасло. Он растерялся и сказал: «Не оборачивайся, иди». И я пошел вперед и ждал выстрела в затылок. Он не выстрелил.
фото: Лилия Шарловская
С супругой Анной.
«Для меня карьера не существует, есть дело»
— Читательница Алла спрашивает: вы с удовольствием вспоминаете «Юность»? А поддерживаете отношения с коллегами из журнала?
— В моей жизни журнал «Юность» значил очень много. Я благодарен и журналу, и моим коллегам, и нашим авторам, среди которых столько знаменитых людей, которые составили славу русской литературы… И горжусь тем, что работал в этом журнале. Горжусь, что мы добились тиража в 3 миллиона 300 тысяч. Скольким мы дали дорогу в жизнь! Хотя было тяжело — цензура. Мы бились, доказывали. Я почти все напечатал. Но время было незабываемым. 21 год я отдал этому журналу. К сожалению, многие коллеги по журналу ушли из жизни: Аркадий Арканов, Борис Полевой, Борис Васильев, Василий Аксенов, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава. Они у меня в памяти. В стихах. В журналах, которые я храню. Сейчас я почти ни с кем не поддерживаю отношения, потому что того журнала уже нет.
— Как вам кажется — особенно в свете Года литературы, — нужны сегодня такие журналы?
— В советское время все читали журналы. Прежде чем выходила книга, произведение публиковалось в журналах «Знамя», «Новый мир», «Юность». Они открывали новые имена, которые становились известными. Что касается Года литературы, я должен сказать, что у меня есть претензии к тем людям, которые отвечают за него. Я считаю, что государство недостаточно разработало программу для поддержки литературы. Не пополняются фонды библиотек. Сократилась подписка. Раньше книги молодых издавали за счет Литфонда. Сейчас начинающий автор приносит в коммерческое издательство рукописи, а ему говорят: у тебя имени нет. И кто прочитает, если не издать? Мне присылают огромное количество рукописей. Я вижу, что Россия талантлива. Но должна быть государственная программа помощи молодым писателям.
— Вопрос от Дарии о писательской ревности: вы могли опубликовать или не опубликовать кого-то из-за нее?
— Я абсолютно независтливый человек. Да, я возвращал рукописи. Но я приглашал автора и говорил честно почему. Сергей Юрский, Юрий Визбор, Александр Говоров — вот неполный список тех, кому я возвращал рукописи. Я думал, будет обида. Но нет. Творческий человек принимает или не принимает вашу позицию, но он должен быть выше обид. Писательская атмосфера, писательская среда всегда была сложной. Все в ней есть: и недоброжелательство, и зависть. Но надо подняться над этим. У меня был потрясающий пример. Я редактировал книгу Андрея Вознесенского и выбросил немало стихотворений. Он был уже очень знаменитым. Просто некоторые мне показались малоубедительными. Вознесенский был в ярости. Мы встретились, объяснили свои позиции и… подружились на всю жизнь.
— Вы написали много песен. А какая у вас любимая? — интересуется пользователь под ником Маркевич121.
— У меня много песен — больше двухсот. Важно, чтоб музыка совпала с поэзией. Однажды услышал по радио историю: мать увидела кадры, как ее пропавший без вести сын бежит в атаку, — и воображение дорисовало картину, что с ней происходит. И написал стихи — «Балладу о матери». Никогда я так быстро не писал. Эта песня для меня дороже дорогого. Еще одна песня, которую я не могу обойти, — «Лебединая верность». Ее поют молодые. Недавно ее исполнила Александра Воробьева на телеконкурсе «Голос» и завоевала первое место. Валя Бирюкова спела «Балладу о матери». Когда дают мелодию — талантливую, яркую, — легко работать и в то же время тяжело. Я сам вырос в музыке: я пел, дед пел, у меня мама пела в опере. Музыка перешла в стихи. Мои стихи, я это потом осознал, они музыкальны. Когда мутация прошла, в нашем Тверском музыкальном училище мне предложили пойти на вокал. Поэзия была дороже. Но музыка все равно осталась со мной. У меня много дисков. Композиторы берут мои стихи и пишут музыку. Бывает, я узнаю об этом случайно.
— А как же авторские права?
— Меня волнует не материальная сторона дела, но я хочу, чтобы со мной считались. Если мне присылают договор, где написано, что они могут менять мои стихи по своему усмотрению, — я, конечно, отказываюсь. Но это удивительное состояние радости, когда твои стихи поют.
— Евгений интересуется: оглядываясь назад, жалеете ли о чем-нибудь? Какие советы вы дали бы себе 15-летнему? А 25-летнему? Какой завет вы хотели бы передать современному молодому поколению интеллигентов 25–30 лет?
— Я думаю, не найдется ни одного человека, который бы ни о чем не жалел и не хотел бы что-то исправить. Но я стараюсь жить по принципу: никогда ни о чем не жалейте вдогонку. Я однажды совершил неблаговидный поступок: голосовал против одного преподавателя. Но я не был осведомлен о всей ситуации с ним. Я об этом очень жалею. Но самое главное — не изменять себе. Если ты сам себе судья, твоя позиция нравственная не позволяет тебе что-то совершить — не совершай. Вот это важно. В своих книгах я не могу ни от чего отказаться. Я бы прожил жизнь такую, какой она была.
— Приходилось ли переступать через себя, приносить в жертву карьере принципы? — спрашивает читательница Варвара.
— Я никогда не думал о карьере. Никогда не приспосабливался. Для меня карьера как таковая не существует. Есть дело, которому ты служишь. Сейчас во главу всего поставлены деньги. За них человек может изменить себе — это меня возмущает. У меня бывали случаи, когда «или — или». Могли снять с работы. Но я не отступался.
Жить по Чехову
— Живете по Чехову, спрашивает следующий читатель, имея в виду знаменитую цитату: «В человеке все должно быть прекрасно — и лицо, и одежда, и душа, и мысли»?
— Совсем по Чехову мне трудно было бы жить. Но рядом со мной самый близкий друг, первый читатель, который помогает мне жить по Чехову, — моя жена. Нужно к этому стремиться. Все прекрасное всегда начинается с морали. Во мне хватает недостатков, слабостей, но я стараюсь бороться с ними.
— В Твери с размахом планируется отметить ваш день рождения. Как будете праздновать?
— У меня не круглая дата. В моей родной Твери открываем выставку картин Екатерины Рождественской в Доме поэзии. Поэты проведут мастер-классы. А вечером — концерт в филармонии. Для меня самое дорогое, что приедут мои земляки, мои друзья. Это ведь не только мой день рождения, но и день рождения Дома поэзии. Потом в Москве соберу всех, кто не смог в Тверь приехать. Я люблю отмечать день рождения. Собираются люди, которых я давно не видел.
— Какой подарок хотели бы получить?
— Для меня самый большой подарок — чтобы мои близкие всегда были здоровы. И чтобы у меня выходили книги, и чтобы их читали. Моя последняя книга «Я продолжаю влюбляться в тебя», посвященная моей жене, уже разошлась. В этой книге много лирики, больше двухсот стихотворений — и новых, и известных.
— Уже работаете над следующей книгой?
— Да, я сейчас пишу новую книгу. Написал в Израиле 20 стихотворений. Некоторые напечатаны в «МК». У меня такая давняя и трудно решаемая мечта: сделать книгу-альбом, в которой будут стихи, посвященные разным людям — моим друзьям, коллегам, соотечественникам. Я даю стихи, посвященные Вознесенскому, и рассказываю о нем. Пишу главу о Зурабе Церетели и привожу стихи о нем. Там наряду с известными есть и неизвестные люди. Я исповедую одну важную истину: людей неинтересных в мире нет.
